Детство

Повест­во­вание от имени глав­ного героя

I

Умер отец (сейчас одет «в белое и необык­но­венно длинный; пальцы его босых ног странно расто­пы­рены, пальцы ласковых рук, смирно поло­жены на грудь, тоже кривые; его веселые глаза плотно прикрыты черными круж­ками медных монет, доброе лицо темно и пугает меня нехо­рошо оска­лен­ными зубами»). Мать полу­голая возле него на полу. Прие­хала бабушка — «круглая, боль­ше­го­ловая, с огром­ными глазами и смешным рыхлым носом; она вся черная, мягкая и удиви­тельно инте­ресная... она гово­рила ласково, весело, складно. Я с первого же дня подру­жился с нею».

Мальчик тяжело болен, только встал на ноги. Мать Варвара: «я впервые вижу её такою, — она была всегда строгая, гово­рила мало; она чистая, гладкая и большая, как лошадь; у нее жёсткое тело и страшно сильные руки. А сейчас она вся как-то непри­ятно вспухла и растре­пана, все на ней разо­рва­лось; волосы, лежавшие на голове акку­ратно, большою светлой шапкой, рассы­па­лись по голому плечу...». У матери нача­лись схватки, родила ребенка.

Помнил похо­роны. Был дождь. На дне ямы лягушки. Их тоже зако­пали. Плакать ему не хоте­лось. Он плакал редко от обиды, никогда от боли. Отец смеялся над его слезами, мать плакать запре­щала.

Ехали на паро­ходе. Ново­рож­денный Максим умер. Ему страшно. Саратов. Бабушка и мать вышли хоро­нить. Пришел матрос. Когда загудел паровоз, тот бросился бежать. Алеша решил, что ему тоже нужно бежать. Нашли. У бабушки длинные густые волосы. Нюхала табак. Хорошо расска­зы­вает сказки. Даже матросам нравится.

Прие­хали в Нижний. Встре­чали дед, дядья Михаил и Яков, тетка Наталья (бере­менна) и двою­родные, оба Саши, сестра Кате­рина.

Ему никто не понра­вился, «я чувствовал себя чужим среди них, даже и бабушка как-то померкла, отда­ли­лась».

Пришли к «призе­ми­стому одно­этаж­ному дому, окра­шен­ному грязно-розовой краской, с нахло­бу­ченной низкой крышей и выпу­чен­ными окнами». Дом пока­зался большим, но был тесным. Двор непри­ятный, завешен мокрыми тряп­ками, заставлен чанами с разно­цветной водой.

II

«Дом деда был наполнен туманом взаимной вражды всех со всеми; она отрав­ляла взрослых, и даже дети прини­мали в ней живое участие». Братья требо­вали у отца раздел имуще­ства, приезд матери ещё усугубил все. Сыновья орали на отца. Бабушка пред­ло­жила все отдать. Братья подра­лись.

Дед внима­тельно следил за маль­чиком. Каза­лось, что дед злой. Заставил его учить молитвы. Этому учила Наталья. Не понимал слов, спра­шивал у Натальи, та застав­ляла просто запо­ми­нать, искажал специ­ально. Его раньше не били. Сашку должны были пороть за напер­сток (дядья хотели подшу­тить над полу­слепым мастером Григо­рием, Михаил велел племян­нику нака­лить напер­сток для Григория, но его взял дед). Прови­нился и сам решил что-нибудь покра­сить. Саша Яковов пред­ложил покра­сить скатерть. Цыганок попы­тался её спасти. Бабушка спря­тала скатерть, но Саша пробол­тался. Его тоже решили пороть. Все боялись матери. Но она не отняла своего ребенка, её авто­ритет у Алеши пошат­нулся. Засекли до потери сознания. Болел. Дед пришел к нему. Расска­зывал, как в моло­дости баржи тянул. Потом водолив. Его звали, но он не уходил. Да и маль­чику не хоте­лось, чтобы ушел.

Цыганок подставил свою руку, чтобы маль­чику было не так больно. Учил, что делать, чтобы не так больно было.

III

Цыганок занимал особое место в доме. «Золотые руки у Иванка». Дядья не шутили с ним, как с Григо­рием. За глаза о цыганке гово­рили сердито. Так хитрили друг перед другом, чтобы никто его не взял к себе рабо­тать. Он хороший работник. Они ещё боялись, что дед его себе оставит.

Цыганок — подкидыш. У бабушки рожено было 18. Замуж вышла в 14.

Очень любил Цыганка. Умел обра­щаться с детьми, веселый, знал фокусы. Мышей любил.

В празд­ники Яков любил на гитаре играть. Пел беско­нечную тоск­ливую песню. Цыганок хотел петь, но голоса не было. Танцевал Цыганок. Потом бабушка с ним.

Дядя Яков свою жену до смерти забил.

Поба­и­вался Григория. Дружил с Цыганком. Все равно подставлял свою руку. Каждую пятницу Цыганок ездил за прови­зией (в основном воровал).

Цыганок погиб. Яков решил крест жене поста­вить. Большой, дубовый. Крест несли дядья и Цыганок. «Упал, а его и прида­вило... И нас бы пока­ле­чило, да мы вовремя сбро­сили крест». Цыганок долго лежал на кухне, изо рта кровь. Потом умер. Бабушка, дед и Григорий сильно пере­жи­вали.

IV

Спит с бабушкой, та долго молится. Говорит не по писан­ному, от души. «Мне очень нравится бабушкин бог, такой близкий ей», что часто просил расска­зать о нем. «Говоря о боге, рае, ангелах, она стано­ви­лась маленькой и кроткой, лицо её моло­дело, влажные глаза струили особенно теплый свет». Бабушка гово­рила, что живется им хорошо. Но это не так. Наталья просила у бога смерти, Григорий все хуже видел, соби­рался по миру идти. Алеша хотел в пово­дыри к нему. Наталью бил дядя. Бабушка расска­зы­вала, что дед её тоже бил. Расска­зы­вала, что нечи­стых видела. А ещё сказки и рассказы, были и стихи. Знала их много. Боялась тара­канов. В темноте слышала их и просила убить. Так спать не могла.

Пожар. Бабушка броси­лась в огонь за купо­росом. Обожгла руки. Любила лошадь. Её спасли. Мастер­ская сгорела. Спать в эту ночь не удалось. Наталья рожала. Умерла. Алеше плохо, отнесли спать. У бабушки сильно болели руки.

V

Дядья разде­ли­лись. Яков в городе. Михаил за рекой. Дед купил другой дом. Много квар­ти­рантов. Акулина Ивановна (бабушка) была знахаркой. Всем помо­гала. Давала хозяй­ственные советы.

История бабушки: мать была увечной, но раньше знатная кружев­ница. Дали ей вольную. Просила мило­стыню. Акулина училась кружева плести. Скоро о ней во всем городе знали. Дед в 22 был водо­ливом уже. Его мать решила их поже­нить.

Дед болел. От скуки решил учить маль­чика азбуке. Тот быстро схва­тывал.

Дрался с улич­ными маль­чиш­ками. Очень силен.

Дед: когда прие­хали разбой­ники, его дед бросился в коло­кола звонить. Пору­били. Помнил себя с 1812, когда 12 было. Пленные фран­цузы. Приез­жали все смот­реть на пленных, ругали, но многие и жалели. Многие от холода умирали. Денщик Мирон лошадей хорошо знал, помогал. А офицер скоро помер. Он хорошо отно­сился к ребенку, даже языку своему учил. Но запре­тили.

Никогда не говорил об отце Алеши и о матери. Дети не удались. Однажды дед ни с того, ни с сего ударил бабушку в лицо. «Сердится, трудно ему, старому, неудачи все...»

VI

Однажды вечером, не поздо­ро­вав­шись, в комнату ворвался Яков. Сказал, что Михаил совсем с ума сошел: изорвал его готовое платье, посуду перебил и обидел его с Григо­рием. Михаил сказал, что отца убьет. Хотели Варва­рино приданое. Мальчик должен был смот­реть на улицу и сказать, когда появится Михаил. Страшно и скучно.

«То, что мать не хочет жить в своей семье, все выше подни­мает её в моих мечтах; мне кажется, что она живет на посто­ялом дворе при большой дороге, у разбой­ников, которые грабят проезжих богачей и делят награб­ленное с нищими».

Бабушка плачет. «Господи, али не хватило у тебя разума доброго на меня, на детей моих?»

Почти каждый выходной к их воротам сбегали маль­чишки: «У Каши­риных опять дерутся!» Михаил появ­лялся вечером, всю ночь держал дом в осаде. Иногда с ним несколько пьяных поме­щиков. Выдер­ги­вали кусты малины и сморо­дины, разнесли баню. Однажды дед особенно плохо себя чувствовал. Встал, зажег огонь. Мишка запу­стил в него поло­винкой кирпича. Не попал. В другой раз дядя взял кол и ломился в дверь. Бабушка хотела с ним пого­во­рить, боялась, что изувечат, но тот ударил её колом по руке. Михаила связали, окатили водой и поло­жили в сарае. Бабушка сказала деду, чтобы отдал им Варино приданое. У бабушки слома­лась кость, пришла косто­правка. Алеша подумал, что это бабуш­кина смерть, бросился на нее, не подпускал к бабушке. Его унесли на чердак.

VII

У деда — один бог, у бабушки — другой. Бабушка «почти каждое утро нахо­дила новые слова хвалы, и это всегда застав­ляло меня вслу­ши­ваться в молитву её с напря­женным внима­нием». «Её бог был весь день с нею, она даже животным гово­рила о нем. Мне было ясно, что этому богу легко и покорно подчи­ня­ется все: люди, собаки, птицы, пчелы и травы; он ко всему на земле был одина­ково добр, одина­ково близок».

Однажды кабат­чица поссо­ри­лась с дедом, заодно обру­гала бабушку. Решил отомстить. Запер её в погребе. Бабушка отшле­пала, когда поняла. Сказала, чтобы в дела взрослых не вмеши­вался, кто виноват не всегда понятно. Господь и сам не всегда пони­мает. Её бог стал ему ближе и понятнее.

Дед молился не так. «Стано­вился он всегда на один и тот же сучок поло­вицы, подобный лоша­ди­ному глазу, с минуту стоял молча, вытянув руки вдоль тела, как солдат... голос его звучит внятно и требо­ва­тельно... Не шибко бьет себя в груди и настой­чиво просит... Теперь он крестился часто, судо­рожно, кивает головою, точно бодаясь, голос его взвиз­ги­вает и всхли­пы­вает. Позднее, бывая в сина­гогах, я понял, что дед молился, как еврей».

Алеша знал все молитвы на память и следил, чтобы дед не пропускал, когда это все же случа­лось злорад­ствовал. Бог деда был жесток, но он его тоже вовлекал во все дела, даже чаще чем бабушка.

Однажды деда спасли от беды святые, было напи­сано в святцах. Дед тайно зани­мался ростов­щи­че­ством. Пришли с обыском. Дед молился до утра. Закон­чи­лось благо­по­лучно.

Не любил улицу. С улич­ными дрался. Его не любили. Но его это не обижало. Возму­щала их жесто­кость. Они изде­ва­лись над пьяными нищими. Доста­ва­лось нищему Игоша Смерть в Кармане. Мастер Григорий ослеп. Ходил с маленькой серой старушкой и она просила мило­стыню. Не мог подойти к нему. Бабушка всегда пода­вала ему, разго­ва­ри­вала с ним. Бабушка гово­рила, что за этого чело­века господь их накажет. Через лет 10 дед сам ходил и просил мило­стыню. На улице также была распутная баба Воро­ниха. Был у нее муж. Захотел полу­чить более высокий чин, продал жену началь­нику, тот её увез на 2 года. А когда воро­ти­лась, её мальчик и девочка умерли, а муж проиграл казенные деньги и начал пить.

У них был скворец. Его бабушка у кота отняла. Научила гово­рить. Скворец подражал деду, когда тот молитвы читал. В доме было инте­ресно, но иногда нава­ли­ва­лась непо­нятная тоска.

VIII

Дед продал дом кабат­чику. Купил другой. Он был лучше. Было много квар­ти­рантов: военный из татар с женою, извозчик Петр и его немой племянник Степа, нахлебник Хорошее Дело. «Это был худо­щавый, сутулый человек, с белым лицом в черной раздво­енной бородке, с добрыми глазами, в очках. Был он молчалив, неза­метен и, когда его пригла­шали обедать, чай пить, неиз­менно отвечал: Хорошее дело». Бабушка так его и звала. «Вся комната его было зава­лена какими-то ящиками, толстыми книгами незна­комой мне граж­дан­ской печати; всюду стояли бутылки с разно­цвет­ными жидко­стями, куски меди и железа, прутья свинца. С утра и до вечера... плавил свинец, паял какие-то медные штучки, что-то взве­шивал на маленьких весах, мычал, обжигал пальцы... а иногда вдруг оста­нав­ли­вался среди комнаты или у окна и долго стоял, закрыв глаза, подняв лицо, остол­бе­невший и безмолвный». Алеша влезал на крышу и наблюдал за ним. Хорошее Дело был беден. Никто в доме его не любил. Спросил, что делает. Хорошее Дело пред­ложил влезть к нему в окно. Пред­ложил сделать напиток, чтобы мальчик к нему больше не ходил. Тот обиделся.

Когда не было деда устра­и­вали инте­ресные собрания. Все жители соби­ра­лись пить чай. Весело. Бабушка расска­зала историю про Ивана-воина и Мирона-отшель­ника. Хорошее Дело был потрясен, сказал, что эту историю обяза­тельно нужно запи­сать. Маль­чика снова потя­нуло к нему. Любили сидеть вдвоем и молчать. «Ничего особен­ного я не вижу на дворе, но от этих толчков локтем и от кратких слов все видимое кажется мне особенно значи­тельным, все крепко запо­ми­на­ется».

Ходили с бабушкой за водой. Пятеро мещан били мужика. Бабушка бесстрашно тыкала их коро­мыслом. Хорошее Дело поверил ему, но сказал, что эти случаи нельзя запо­ми­нать. Учил драться: быстрее — значит сильнее. Дед бил его за каждое посе­щение. Его выжили. Не любили, так как был чужой, не такой, как все. Мешал бабушке убирать комнату, обозвал всех дура­ками. Дед был рад, что выжил. Алеша со злости изломал ложку.

IX

«В детстве я пред­ставляю сам себя ульем, куда разные простые, серые люди сносили, как пчелы, мед своих знаний и дум о жизни, щедро обогащая душу мою, кто чем мог. Часто мед этот был грязен и горек, но всякое знание — всё-таки мед».

Подру­жился с Петром. Был похож на деда. «...он походил на подростка, наря­див­ше­гося для шутки стариком. Лицо у него было плетеное, как решето, все из тонких кожаных жгутиков, между ними прыгали, точно жили в клетке, смешные бойкие глаза с желто­ва­тыми белками. Сивые волосы его курча­ви­лись, бородка вилась коль­цами; он курил трубку...». Спорил с дедом, «кто из святых кого святее». На их улице посе­лился барин, который для развле­чения стрелял в людей. Чуть не попал в Хорошее Дело. Петр любил его драз­нить. Однажды дробь попала ему в плечо. Расска­зывал такие же рассказы, как бабушка с дедом. «Разно­об­разные, они все странно схожи один с другим: в каждом мучили чело­века, изде­ва­лись над ним, гнали его».

По празд­никам в гости прихо­дили братья. Путе­ше­ство­вали по крышам, увидали барина, у него щенки. Решили напу­гать барина и взять щенков. Алеша должен был попле­вать ему на лысину. Братья оказа­лись ни при чем.

Петр его похвалил. Остальные ругали. После этого невзлюбил Петра.

В доме Овсян­ни­кова жили три маль­чика. Наблюдал за ними. Они были очень дружны. Однажды играли в прятки. Маленький упал в колодец. Алеша спас, подру­жи­лись. Алеша ловил им птиц. У них была мачеха. Из дома вышел старик и запретил Алеше ходить к нему. Петр врал про Алешу дедушке. Нача­лась у Алеши и Петра война. Знаком­ство с барчу­ками продол­жа­лось. Ходил тайком.

Петр часто разгонял их. «Он теперь смотрел как-то вбок и давно пере­стал посе­щать бабуш­кины вечера; не угощал варе­ньем, лицо его ссох­лось, морщины стали глубже, и ходил он качаясь, загребая ногами, как больной». Однажды пришел поли­цей­ский. Его нашли мерт­вого во дворе. Немой вовсе не был немым. Был ещё третий. Созна­лись, что грабили церкви.

X

Алеша ловил птиц. Они не шли в западню. Доса­довал. Когда вернулся домой, узнал, что прие­хала мать. Он волно­вался. Мать заме­тила, что он вырос, на нем грязная одежда и он весь белый с мороза. Стала разде­вать его и нати­рать уши гусиным салом. «...было больно, но от нее исходил осве­жа­ющий, вкусный запах, и это умень­шало боль. Я прижи­мался к ней, загля­дывая в глаза её, онемевший от волнения...» дед хотел пого­во­рить с матерью, его прогнали. Бабушка просила простить дочь. Потом они плакали, Алеша тоже распла­кался, обнимая их. Расска­зывал матери про Хорошее дело, о трех маль­чиках. «Было больно и сердцу, я сразу почув­ствовал, что не будет она жить в этом доме, уйдет». Мать стала учить его граж­дан­ской грамоте. В несколько дней научился. «Она стала требо­вать, чтобы я все больше заучивал стихов, а память моя все хуже воспри­ни­мала эти строки, и все более росло, все злее стано­ви­лось непо­бе­димое желание пере­ина­чить, иска­зить стихи, подо­брать к ним другие слова; это удава­лось мне легко — ненужные слова явля­лись целыми роями и быстро спуты­вали обяза­тельное, книжное». Мать теперь учила алгебре (дава­лась легко), грам­ма­тике и письму (с трудом). «Первые дни по приезде она была ловкая, свежая, а теперь под глазами у нее легли темные пятна, она целыми днями ходила непри­че­санная, в измятом платье, не застегнув кофту, это её портило и обижало меня...» Дед хотел сосва­тать дочь. Та отка­за­лась. Бабушка стала засту­паться. Дед жестоко побил бабушку. Алеша бросался подуш­ками, дед опро­кинул ведро с водой и ушел к себе. «Я разо­брал её тяжелые волосы, — оказа­лось, что глубоко под кожу ей вошла шпилька, я вытащил её, нашел другую, у меня онемели пальцы». Просила не гово­рить об этом матери. Решил отомстить. Изрезал святцы деду. Но все не успел. Появился дед, стал коло­тить, бабушка отняла. Появи­лась мать. Засту­пи­лась. Обещала все на коленкор наклеить. Сознался матери, что дед бабушку бил. Мать подру­жи­лась с посто­ялкой, почти каждый вечер уходила к ней. Прихо­дили офицеры и барышни. Деду не нрави­лось. Всех прогнал. Привез мебель, заставил её комнаты и запер. «Не надобно нам стояльцев, я сам гостей прини­мать буду!» По празд­никам явля­лись гости: бабуш­кина сестра Матрена с сыно­вьями Васи­лием и Виктором, дядя Яков с гитарой и часов­щиком. Пока­за­лось, что когда-то видел его на телеге аресто­ванным.

Мать хотели сосва­тать за него, но она наотрез отка­за­лась.

«Как-то не вери­лось уже, что все это они делали серьезно и что и трудно плакать. И слезы, и крики их, и все взаимные мучения, вспы­хивая часто, угасая быстро, стано­ви­лись привычны мне, все меньше возбуж­дали меня, все слабее трогали сердце».

«...русские люди, по нищете своей, вообще любят забав­ляться горем, играют им, как дети, и редко стыдятся быть несчаст­ными».

XI

«После этой истории мать сразу окрепла, туго выпря­ми­лась и стала хозяйкой в доме, а дед сделался неза­метен, задумчив, тих не похоже на себя».

У деда были сундуки с одеждой и старинною и добром всяким. Однажды дед разрешил матери это одеть. Была очень красива. К ней часто ходили гости. чаще всех братья Макси­мовы. Петр и Евгений («высокий, тонко­ногий, блед­но­лицый, с черной остренькой бородкой. Его большие глаза были похожи на сливы, одевался он в зеле­но­ватый мундир с боль­шими пуго­ви­цами...).

Отец Саши, Михаил, женился. Мачеха невзлю­била. Бабушка взяла к себе. Школа им не нрави­лась. Алеша не мог ослу­шаться и ходил, а вот Саша ходить отка­зы­вался, зарыл свои книги. Дед узнал. Выпо­роли обоих. Саша сбежал от пристав­лен­ного прово­жа­того. Нашли.

У Алеши оспа. Бабушка остав­ляла у него водку. Пила тайком от деда. Расска­зы­вала ему историю отца. Он был сыном солдата, кото­рого сослали в Сибирь за жесто­кость с подчи­нен­ными ему. Там родился отец. Ему жилось плохо, убегал из дома. Бил сильно, соседи отняли и спря­тали. Мать уже умерла раньше. Потом и отец. Взял его крестный — столяр. Учил ремеслу. Сбежал. Водил слепых по ярмаркам. Работал столяром на паро­ходе. В 20 был крас­но­де­рев­щиком, обой­щиком и драпи­ров­щиком. Пришел свататься. Они уже поже­ни­лись, лишь обвен­чаться нужно было. Старик дочь так не отдал бы. Решили тайно. Был недруг у отца, мастер, разболтал. Бабушка подре­зала гужи у оглоблей. Дед не смог свадьбу отме­нить. Сказал, что дочери нету. Потом простил. Стали жить с ними, в саду во флигеле. Родился Алеша. Дядья не любили Максима (отца). Хотели извести. Зама­нили на пруд пока­таться, столк­нули в прорубь. Но отец вынырнул, схва­тился за края проруби. А дядья по рукам били. Вытя­нулся подо льдом, дышал. Решили, что потонет, поки­дали в голову ледяш­ками и ушли. А он вылез. Не сдал в милицию. Скоро уехали в Астра­хань.

Бабуш­кины сказки зани­мали меньше. Хоте­лось знать про отца. «Отчего беспо­ко­ится отцова душа?»

XII

Попра­вился стал ходить. Решил всех удивить и тихонько спуститься вниз. Увидел «ещё бабушку». Страшная и вся зеленая какая-то. Мать сосва­тали. Ему не гово­рили. «Тонкой струйкой одно­об­разно протекло несколько пустых дней, мать после сговора куда-то уехала, в доме было удру­чающе тихо». Стал обустра­и­вать себе жилище в яме.

«Я нена­видел старуху — да и сына её — сосре­до­то­ченной нена­ви­стью, и много принесло мне побоев это тяжелое чувство». Свадьба была тихая. На следу­ющее утро молодые уехали. Почти пере­брался к себе в яму.

Продали дом. Дед снял две темные комнатки в подвале старого дома. Бабушка звала с собой домо­вого, дед не дал. Сказал, что каждый теперь сам себя кормить будет.

«Мать явилась после того, как дед посе­лился в подвале, бледная, поху­девшая, с огром­ными глазами и горячим, удив­ленным блеском в них». Одета некра­сиво, бере­менна. Заявили, что все сгорело. Но отчим все проиграл в карты.

Жили в Сормове. Дом новый, без обоев. Две комнаты. С ними бабушка. Бабушка рабо­тала за кухарку, колола дрова, мыла полы. На улицу пускали редко — дрался. Мать била. Однажды сказал, что укусит её, сбежит в поле и замерзнет. Пере­стала. Отчим сорился с матерью. «Из-за вашего дурац­кого брюха я никого не могу пригла­сить в гости себе, корова, вы этакая!» перед родами к деду.

Потом опять школа. Все смея­лись над его бедной одеждой. Но скоро со всеми поладил, кроме учителя и попа. Учитель приставал. А Алеша озор­ничал в отместку. Поп требовал книгу. Книги не было, прогонял. Хотели выгнать из школы за недо­стойное пове­дение. Но в школу пришел епископ Хрисанф. Епископу Алеша понра­вился. Учителя стали лучше к нему отно­ситься. А епископу Алеша обещал меньше озор­ни­чать.

Расска­зывал сверст­никам сказки. Те сказали, что лучше книга о Робин­зоне. Однажды неча­янно нашел в книге отчима 10 рублей и рубль. Рубль взял. Купил на него «Священную историю» (требовал поп) и сказки Андер­сена, также белый хлеб и колбасу. Очень понра­вился «Соловей». Мать побила его, отобрала книги. Отчим рассказал об этом сослу­живцам, они детям, в школе узнали, прозвали вором. Мать не хотела верить, что отчим рассказал. «Мы — бедные, у нас каждая копейка, каждая копейка...» Брат Саша: «неук­люжий, боль­ше­го­ловый, он смотрел на все вокруг прекрас­ными, синими глазами, с тихой улыбкой и словно ожидая чего-то. Гово­рить начал необы­чайно рано, никогда не плакал, живя в непре­рывном состо­янии тихого веселья. Был слаб, едва ползал и очень радо­вался, когда видел меня... Он умер неожи­данно, не хворая...».

Со школой нала­ди­лось. Опять пере­се­лили к деду. Отчим изменял матери. «Я слышал, как он ударил её, бросился в комнату и увидел, что мать, упав на колени, опер­лась спиною и локтями о стул, выгнув грудь, закинув голову, хрипя и страшно блестя глазами, а он, чисто одетый, в новом мундире бьет её в грудь длинной своею ногою. Я схватил со стола нож... это была един­ственная вещь, остав­шаяся у матери после отца, — схватил и со всею силою ударил вотчима в бок». Мать оттолк­нула Макси­мова, остался жив. Обещал матери, что зарежет отчима и себя тоже.

«Не только тем изуми­тельна жизнь наша, что в ней так плодовит и жирен пласт всякой скот­ской дряни, но тем, что сквозь этот пласт все-таки победно прорас­тает яркое, здоровое и твор­че­ское, растет доброе — чело­вечье, возбуждая несо­кру­шимую надежду на возрож­дение наше к жизни светлой, чело­ве­чьей».

XIII

Опять у деда. Раздел имуще­ства. Все горшки бабушке, остальное себе. Затем забрал у нее старинные платья, продал за 700 рублей. А деньги отдал в проценты крест­нику-еврею. Все дели­лось. Один день бабушка готовит из своей провизии, другой — на деньги деда. У бабушки всегда лучше еда была. Даже чай считали. Одинаков по крепости должен быть.

Бабушка плела кружева, а Алеша стал зани­маться ветош­ни­че­ством. Бабушка брала у него деньги. Также воровал с компа­нией детей дрова. Компания: Санька Вяхирь, Кострома, татар­чонок Хаби, Язь, Гришка Чурка. Вяхиря била мать, если он не приносил ей деньги на водку, Кострома копил деньги, мечтая о голубях, мать Чурки была больна, Хаби тоже копил, соби­раясь вернуться в город, где родился. Вяхирь всех мирил. Все равно считал свою мать хорошей, жалел. Иногда скла­ды­ва­лись, чтобы Вяхиря мать не била. Вяхирь хотел тоже знать грамоту. Его позвал к себе Чурка. Его мать научила Вяхиря. Скоро кое-как читал. Вяхирь жалел природу (при нем неудобно было что-то сломать). Забава: соби­рали стоп­танные лапти и бросали в крюч­ников-татар. Те в них. После боя татары брали их с собой и кормили своею едой. В ненастные дни соби­ра­лись у отца Язя на клад­бище. «...не нрави­лось, когда этот человек начинал пере­чис­лять, в каком доме есть хворые, кто из слобожан скоро умрет, — он говорил об этом смачно и безжа­лостно, а видя, что нам непри­ятны его речи, — нарочно дразнил и подзу­живал нас».

«Он очень часто говорил про женщин и всегда — грязно... Он знал историю жизни почти каждого слобо­жа­нина, зары­того им в песок... он как бы отворял пред нами двери домов,...мы видели, как живут люди, чувство­вали что-то серьезное, важное».

Алеше нрави­лась эта уличная неза­ви­симая жизнь. В школе опять трудно, назы­вали ветош­ником, нище­бродом. Даже гово­рили, что от него пахнет. Ложь, тщательно мылся перед учебой. Успешно сдал экза­мены в 3 класс. Дали похвальный лист, еван­гелие, басни Крылова и «Фата-Моргана». Дед сказал, что это нужно спря­тать в сундук, обра­до­вался. Бабушка болела. Несколько дней не было у нее денег. Дед жало­вался, что его объедают. Взял книги, отнес в лавку, получил 55 копеек и отдал бабушке. Похвальный лист испортил надпи­сями и отдал деду. Тот, не разво­ра­чивая, спрятал в сундук. Отчима выгнали с работы. Он исчез. Мать с маленьким братом Нико­лаем посе­ли­лась у деда. «Немая, высохшая мать едва пере­дви­гала ноги, глядя на все страш­ными глазами, брат был золо­тушный... и такой слабенький, что даже плакать не мог...» решили, что Николаю нужна воля, песок. Алеша набрал песка и насыпал на припеке под окном. Маль­чику это понра­ви­лось. Очень привя­зался к брату, но с ним было немного скучно. Дед сам кормил ребенка и кормил недо­ста­точно.

Мать: «она совсем онемела, редко скажет слово кипящим голосом, а то целый день молча лежит в углу и умирает. Что она умирала — это я, конечно, чувствовал, знал, да и дед слишком часто, назой­ливо говорил о смерти...»

«Я спал между печью и окном, на полу, мне было коротко, ноги я засо­вывал в подпечек, их щеко­тали тара­каны. Этот угол доставил мне немало злых удоволь­ствий, — дед, стряпая, посто­янно выбивал стекла в окне концами ухватов и кочерги». Алеша взял нож и обрезал длинные ручки, дед ругал, что не пилой, могли бы выйти скалки. Отчим воро­тился из поездки, бабушка с Колей пере­бра­лась к нему. Умерла мать. Перед этим просила: «Сходи к Евгению Васи­лье­вичу, скажи — прошу его прийти!» Ударила сына ножом. Но нож вырвался из её рук. "По лицу её плыла тень, уходя в глубь лица, натя­гивая желтую кожу, заострив нос".дед не сразу поверил, что мать умерла. Пришел отчим. Бабушка, как слепая, разбила лицо о могильный крест. Вяхирь пытался рассме­шить его. Не вышло. Пред­ложил обло­жить могилу дерном. Скоро дед сказал, что ему пора в люди.

Краткие пересказы всех произведений всех писателей вы сможете найти